— Нужно мне, если тебя не затруднит только, рублей триста… Очень нужно! — прибавил Володя, глядя на брата несколько жалобным и растерянным взглядом.
— Об этих пустяках и говорить не стоит. Это я могу сейчас же дать.
Пинегин достал из кармана бумажник и раскрыл его, и Володя тотчас же мысленно пожалел, что «свалял дурака» и спросил так мало. Не без тайной зависти увидал он, что бумажник был туго набит сторублевыми бумажками, только что привезенными самим господином Дюфуром, в знак особого почтения к своему клиенту.
— Вот, возьми пока пятьсот, — проговорил Пинегин, подавая брату пять радужных бумажек, — а потом я еще дам.
Просиявший Володя был решительно тронут великодушием брата. Он крепко пожал ему руку и благодарил его.
И эта благодарность, и несколько умиленное лицо брата приятно щекотали нервы Пинегина.
— Не за что благодарить, Володя… Пустяки… Передай вот и Пете и Женечке от меня по сто рублей… После я больше дам, а пока у меня денег немного… Занял… Понимаешь: расходы большие…
— Еще бы… Вполне понимаю…
— А мамаше скажи, что она может быть спокойна: и приданое Женечке будет, и сама она ни в чем не будет нуждаться… Раиса просила меня об этом… На днях я буду у вас и сам подробно все расскажу мамаше…
Обрадованный Володя спустился вприпрыжку по лестнице, напевая опереточный мотив. Он, не торгуясь, сел на извозчика и первым делом поехал на Большую Морскую к модному ювелиру и купил у него бирюзовое кольцо с маленькими брильянтами себе на мизинец. Это было, по его мнению, шикарно. После того он заехал в фруктовую лавку, выбрал корзинку лучших и дорогих фруктов и велел послать своей кузине — вертлявой брюнетке, Манечке. Тут же на Большой Морской он встретил товарища и позвал его завтракать к Кюба. Завтрак был тонкий, и выпито было порядочно. Кутили они весь день и всю ночь, ужинали в загородном ресторане, слушали цыганок, и Володя не жалел денег. Только к двенадцати часам следующего дня он явился домой с измятым лицом, красными глазами и с значительно опустошенным бумажником.
Олимпиада Васильевна пришла в ужас при виде своего любимца.
— Господи!.. Опять?.. Полюбуйся, на кого ты похож! — воскликнула она.
— Не сердитесь, мамаша, — говорил, улыбаясь, Володя, целуя матери руку. — Не на свои кутил, а на Сашины… Добрый Саша… Вот не ожидал, что он настоящий брат…
И он рассказал, как Саша подарил ему пятьсот рублей, «пока только, мамаша», и как велел передать ей, что она не будет ни в чем нуждаться…
— А вот и вам по «Катеньке», тоже пока, — говорил со смехом Володя, передавая деньги брату и сестре. — И приданое обещал тебе, Женечка… У него бумажник полный… Говорит, занял… расходы… А как женится, все закутим на Сашины деньги.
Это сообщение привело Олимпиаду Васильевну в отличное расположение духа. Добрый Саша. Он не забыл мать. И она заставила Володю, еще не совсем отрезвившегося, несколько раз повторить Сашины слова.
— Он не говорил, сколько именно даст мне?
— Не говорил, но сказал: пусть мамаша не беспокоится… Она ни в чем не будет нуждаться… Будьте покойны, мамаша… Саша — добрый сын… отличный сын… По всему видно…
Благодаря полковнику весть о подарке и об обещаниях Саши разнеслась по всем кланам, и везде хвалили Сашу. «Он поступает благородно и по-родственному, — говорили родные, надеясь, что никому из своих он не откажет помочь. — Еще бы. Такие миллионы! Кому уж и помочь, как не своим?»
Вскоре после этого известия тетя-уксус говорила после обеда своему мужу:
— Ты сходи к Саше и попроси у него… Ты — родной дядя.
Дядя Сергей мрачно вздохнул.
— Так-таки прямо и проси…
— Ох, откажет, — уныло протянул дядя Сергей.
— Не смеет отказать. Такие деньги сграбастал и — отказать! Не чужой ты ему. Сходи, Сергей Васильич.
— Сходить-то отчего не сходить, только вряд ли…
— Требуй, объясни, что мы — бедные люди. Не бесчувственный же он в самом деле!.. Антонина, твоя выжига сестрица, уж, верно, у него просила взаймы без отдачи. Ты-то чего зевать будешь?..
— Не лучше ли попросить брата Николая поговорить с Сашей, а? За глаза как-то деликатней и можно круглее сумму спросить. Что ты на это скажешь, Феоза?
— Что ж, настрой полковника…
— А сколько, ты думаешь, спросить?.. Тысчонки две, три?
Феоза Андреевна презрительно поджала губы и с укором покачала головой.
— Ну пять, что ли?
— Как вы глупы, Сергей Васильич, и как мало думаете о будущем, — вспылила Феоза Андреевна. — По крайней мере десять! Надо быть подлецом, чтобы не дать нам десяти тысяч при его миллионах! — мрачно прибавила тетя-уксус.
Супруги стали мечтать об этих десяти тысячах. Если они их получат, то можно отдать их под вторую закладную дома и иметь двенадцать процентов. Это тысяча двести рублей лишнего дохода к двум тысячам жалованья.
— Тогда можно и дачку получше нанять, и обстановку подновить, а то просто срам, какая у нас обивка в гостиной.
— Д-д-да, хорошо бы, — согласился дядя Сергей и прибавил: — Бывает же людям счастие!..
— Да еще каким… Твой-то племянник, если говорить правду, дрянь-то порядочная. Недаром в Архангельскую губернию туряли… Даром не турнут…
— А ты как думаешь, Феоза, он даст?
— Не смеет не дать! — с каким-то закипающим озлоблением прошипела тетя-уксус. — Женится на уроде с миллионами да не дать честным, порядочным близким людям десяти тысяч?!. Можно, наконец, и припугнуть голубчика, если он окажется подлецом.
Дядя Сергей удивительно посмотрел на жену.
— Не понимаешь?.. Все вам объясни и в рот положи?.. А вот как припугнуть: дать понять, что можно и свадьбу расстроить…